ГЛАВА I
ЦИКЛ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ

Современная Наука, очарованная своими великими физическими открытиями и провозглашающая идею существования одной лишь Материи, давно исходит из чисто физических данных при попытке понять не только человеческую Душу и Разум, но также и те действия Природы в человеке и животном, для изучения которых знание психологии не менее важно, чем любой физической науки. Современная психология основана на физиологии, на исследованиях мозга и нервной системы. Поэтому неудивительно, что в истории и социологии акцент делался на обстоятельствах внешнего порядка, на объективных законах и общественных учреждениях, церемониях, привычках и экономических факторах и развитии, в то время как глубочайшие психологические элементы, столь важные для рациональной деятельности и эмоциональных проявлений такого мыслящего существа как человек в значительной мере упускались. Подобного рода наука стремится разъяснять историю и социальное развитие, насколько это возможно, исходя из чисто экономических предпосылок, то есть, исходя, собственно говоря, из экономики, понятой в самом широком смысле слова. Встречаются даже историки, отрицающие или оставляющие в стороне, как нечто второстепенное и несущественное, силу и действенность идеи, влияние мыслителя на развитие социальных институтов. Они думают, что Французская Революция могла бы случиться лишь вследствие одних только экономических причин, даже если бы ее ход и развитие никогда бы не определялись ни Вольтером, ни Руссо, равно как и другими смелыми философскими мыслями и радикальными теориями XVIII столетия.

Однако с недавнего время идея достаточности Материи для объяснения природы Ума и Души вызывает сомнение, и даже возникло направление за избавление науки от всякого засилья естествознания, хотя оно еще и не вышло за пределы нескладных и незрелых попыток. И все же было положено основание для понимания того, что за экономическими мотивами и причинами общественного и исторического развития скрываются глубокие психологические факторы, возможно, даже душевного характера. Так, в предвоенной Германии, стране рационализма и материализма, генерировавшей на протяжении полутора столетий новые мысли и учения, как хорошие, так и дурные, как полезные, так и губительные, была разработана и представлена первая оригинальная психологическая теория истории. Пробный шаг в новой области редко бывает удачным, и немецкий историк, родоначальник этой теории, найдя отличную идею, не смог, однако, ее детально разработать и довести до логического конца. Он все еще не смог выйти за пределы экономического фактора, и, кроме того, его теория, подобно большинству родственных ей европейских учений, скорее классифицировала и систематизировала различные явления, нежели объясняла их. Тем не менее, ее основная идея отражала влияние и свет Истины, и поэтому она заслуживает рассмотрения, главным образом, в свете восточной мысли и опыта.

Немецкий историк Карл Лампрехт, положивший в основу своей теории европейскую и, частично, немецкую историю, думал, что человеческое общество развивается через отчетливые разнообразные психологические фазы, которые он определял как символическую, типовую, конвенциональную, индивидуалистическую и субъективистскую стадии. Эти этапы психологического цикла переживает любая нация или цивилизация. Очевидно, что такая классификация ошибочна вследствие своей чрезвычайной жесткости, и стремления подменить сложность природной эволюции прямолинейными схемами разума. Психология отдельного человека или общества чересчур сложна, представляет собой глубокий синтез самых противоречивых тенденций, чтобы ее можно было объяснить с помощью какого-нибудь строгого формального анализа. И никакая теория психологических циклов не объяснит нам то, в чем заключается внутренний смысл сменяющих друг друга фаз общественного развития, или чем обусловлена их последовательность, сроки их существования и финал, к которому они идут. Но для того, чтобы все же понять естественные законы, будь то Разума или Материи, необходимо проанализировать их действие на уровне простых элементов, отдельных составляющих, выяснить основные и доминирующие в них силы, которые, фактически, и не могут быть найдены где-либо в реальности в чистом виде. Теперь я бы хотел оставить в стороне западного мыслителя с его взглядами и идеями. Однако понятия и термины, которые он использовал, если мы проанализируем их внутренний смысл и значение, смогут пролить свет на хорошо скрытую от нас тайну исторической эволюции. В этом направлении мы и будем проводить исследование.

Несомненно, какое бы человеческое общество мы не рассматривали, будь оно на примитивной или на ранней стадии своего развития, – неважно, дикое оно или относительно культурное, экономически продвинутое или отсталое, – мы везде обнаруживаем устойчивые символы, управляющие его мыслями, привычками и институтами. Что же скрывается за этим символизмом? Мы находим, что данная социальная стадия развития всегда является религиозной, а ее религиозность основана на образе, поскольку символизм и широко распространенное здесь интуитивно-образное религиозное чувство родственны, всегда сопутствуют друг другу, особенно на ранней или примитивной стадии развития общества. Когда же человек становится в значительной степени интеллектуальным, рациональным существом, тогда он уже подготовлен для индивидуалистического общества, а век символизма, полностью или частично, уходит в прошлое. Символ открывает человеку скрывающуюся за его собственной жизнью и действиями Божественную реальность, богов, обширную и совсем непознанную, живую и таинственную природу вещей. Все его религиозные и социальные организации, все моменты и этапы жизни становятся для него символами, в которых он стремится выразить то, что знает, и то, что ощущает как некое мистическое воздействие или таинственное руководство.

Если мы взглянем на древнеиндийское общество ведического периода, который давно не понимаем, ибо лишились присущих ему особенностей мышления, то увидим, что там все символично. И даже поверхностное изучение Брахман и Упанишад позволяет увидеть таинство символики в религиозных институтах и ритуалах жертвоприношений, которые управляют всем обществом в любой час и мгновение на каждом шагу и по любому поводу. Теория, которая за жертвоприношениями не видит ничего, кроме желания умилостивить богов Природы ради всеобщего земного процветания или обретения небесного Рая, присуща заблуждениям более позднего человечества, ставшего глубоко неискренним. Оно не способно ощущать древний дух вследствие излишней интеллектуальной или практической склонности ума, практического даже в своей собственной религии, даже в собственном мистицизме и символизме. Не только обряды богослужения, но даже социальные институты того времени были насквозь пропитаны символизмом. Возьмем гимн из Риг-Веды, бывший свадебным гимном соединения человеческой четы. Он, как таковой, использовался и в более поздние ведические времена. Однако главный смысл этого гимна связан с брачным союзом дочери солнца, Сурьи, с различными богами, а человеческий же брак являлся здесь второстепенным моментом, целиком подчиненным мистическому образу. Более того, он выражался языком этого образа. Заметим, однако, что божественное бракосочетание здесь не являлось декоративным и поэтическим орнаментом, используемым для того, чтобы оттенить и приукрасить человеческий союз, как это станет в более поздних поэмах древности. Наоборот, здесь человек является фигурой, подчиненной божеству. Это различие наглядно вскрывает весь контраст между древним и современным способом мышления. Символизм, долгое время довлевший над индийской идеей брака, и теперь существует на конвенциональном уровне, но уже отчасти непонятен и малодейственен.

Между прочим, можно заметить, что индийский идеал отношений между мужчиной и женщиной всегда выражался символом взаимоотношений Пуруши и Пракрити – Purusha и Prakriti – (в Ведах – Nri и Gna), мужским и женским божественными Первопринципами вселенной. Существует даже определенная степень взаимосвязи между положением женского пола в Индии и этой идеей. В ранний Ведический период женский принцип занимал одинаковое место с мужским в символике культа, хотя и с некоторым преобладанием последнего. Женщина тогда играла роль товарища и помощника мужчины. В более поздние времена, когда Пракрити начинает занимать подчиненное место по отношении к Пуруше, женщина также становится всецело зависимой от мужчины, существует только для него, и едва ли ведет изолированное духовное существование. В тантрической Шакти, провозглашавшей женское начало в качестве высшего, была осуществлена попытка, так и не перешедшая в социальную практику, – именно потому, что Тантрический культ никогда полностью и не стал свободным от Ведантической идеи, – избавить женщину от зависимости, возвысить и сделать ее объектом глубочайшего уважения и даже преклонения.

Или возьмем в качестве примера, наиболее удачного для данного случая, ведическое четырехсословное общество, катурварна (caturvarna), обычно ошибочно называемое кастовой системой. Дело в том, что, каста – это конвенциональный, а варна – символический и типовой уклад общества. Нам говорят, что социальный институт четырехсословного общества был результатом экономической эволюции, осложненной политическими обстоятельствами. Весьма возможно. [Хотя это сомнительно. Класс браминов, кажется, вначале выполнял самые разные экономические функции, не ограничивая себя религиозным культом]. Однако важно отметить, что, в действительности, это было не так и не могло так считаться людьми того времени. Мы удовлетворены, когда находим практические, материальные причины социального феномена и не заботимся о том, чтобы взглянуть глубже. Но люди древности мало интересовались материальными факторами развития общества, и всегда обращали внимание на символические, религиозные, психологические детерминанты. Например, в Пурушашуктах (Purushasukta) Ведах эти четыре социальные группы описываются как созданные Богом из Его тела, из головы, рук, бедер и ног. Для нас это – простой поэтический образ, в том смысле, что брамины были людьми знания, кшатрии – людьми могущества, вайшью – производителями, а шудры – их слугами. Как если бы в этом и состояло все дело, будто бы люди того времени имели такое глубокое почтение к простым поэтическим образам, подобным образу тела, творящего Брамы, или образу свадебных обрядов Сурьи, что сумели на этом построить целую систему тщательно разработанных и испытанных временем ритуалов, жертвенных церемоний и социальных институтов, четкого оформленных социальных слоев и этических норм их поведения. Но это не соответствует действительности по той простой причине, что мы всегда смотрим на наших предков с «высоты» сегодняшнего мышления, не учитывая своеобразия их мышления, и поэтому не можем ничего найти у них кроме воображаемого варварства. Для нас поэзия есть деятельность интеллекта и фантазии, игра воображения и поставщик забав, наш развлекатель, ночная танцовщица нашего ума. Но для человека древности поэт был провидцем, открывателем высших истин, а творческая фантазия – не танцующей куртизанкой, а жрицей в Господнем Храме, вдохновленная не наветом вымысла, а образом высшей и труднодоступной Истины; даже метафоры и сравнения в ведическом тексте преследуют серьезные цели и очевидно стремление передать высшую реальность, а не доставить толпе удовольствие виртуозной игрой мысли. Образ для таких провидцев был символом, раскрывающим непознанное, и служил озаряющим намеком для ума там, где точная интеллектуальная фраза, приемлемая для логического и практического склада ума, или для выражения физического и поверхностного, не позволяла рассчитывать на полноту знания. Для них этот символ тела Творца был более чем образом, но изображением божественной реальности. Человеческое общество для них – попытка выражения в жизни космического Пуруши, Который проявлял Себя разными способами в физическом и сверхфизическом мире. Человек и космос для них – два символа, выражающие скрытую Реальность.

Символизм мышления приводил к особому восприятию общества. В нем все виделось в дымке таинственности, религиозности, святости, но все еще с определенной долей свободы проявления всех элементов, той свободы, которую мы не находим в косной дикости первобытных общин? уже перешедших от символической к конвенциональной стадии развития. Духовная идея руководит всем, а религиозные символические формы, поддерживающие ее, возводятся в принцип; социальные формы выражены слабо, свободны и способны к бесконечному развитию. Единственное, что развивается в сторону точной фиксации, так это психологический тип. В качестве такового мы имеем символическую идею четырех варн, выражающую, – используя абстрактный язык, который ведические мыслители не стали бы использовать, но который соответствует нашему современному пониманию, – Божество как знание в человеке, Божество как могущество в человеке, Божество как продуктивная деятельность и наслаждение в человеке, наконец, Божество как служение, послушание и работа. Эта классификация отвечала четырем космическим принципам: Мудрости, которая сохраняет порядок и принцип вещей; Могуществу, которое санкционирует, поддерживает и проводит истину в жизнь; Гармонии, которая обуславливает взаимодействие всех частей; Работе, которая доводит до конца то, что не закончено. Из подобного миропонимания позднее сформировался прочный, но все-таки не жесткий социальный уклад, основанный первоначально на темпераменте и психическом типе [гуна] людей с соответствующими этическими нормами поведения, а впоследствии с социальными и экономическими функциями [карма]. Но эти социальные функции распределялись между людьми в зависимости от их соответствия или несоответствия психологическом типу. Первая символическая стадия эволюции общества была преимущественно религиозной и духовной. Другие элементы системы: психологические, этические, экономические, физические существовали, но были подчинены духовным импульсам и религиозным идеям. Вторая стадия, которую можно назвать типовой, являлась уже преимущественно психической и этической. Теперь даже духовные и религиозные элементы стали подчиняться психологической идее и этическому идеалу, ее выражающему. Религия здесь мистически санкционирует этические нормы и правила поведения, Дхармы, что и составляет ее главное социальное значение. Идея прямого выражения в человеке божественной Сущности или космической первопричины прекращает доминировать, быть лидирующей в обществе. Более того, она отступает, отходит на задний план и окончательно исчезает из практики и, в конце концов, даже из теории жизни.

На типовой стадии развития творятся великие социальные идеалы, остающиеся в человеческом уме даже после того, как стадия вырождается. Появляется идея социальной чести: честь брамина состоит в непорочности, благочестии, в уважении духовных ценностей и мыслей, учений и знаний; честь кшатрия выражается в храбрости, рыцарстве, силе, в величии самообуздания и самообладания, благородстве характера и обязательном оправдании этого благородства в поведении; честь вайшью поддерживается деловой правдивостью, коммерческой честностью, добротной продукцией, порядочностью, либеральностью и филантропией; честь шудры состоит в послушании, в чувстве субординации, в преданном служении, в бескорыстной привязанности. Но все эти качества со временем теряют живую силу в психологическом укладе личности, естественно ускользают из внутренней жизни человека, принимают вид условного соглашения, хотя и наиболее благородного. В конце концов, они сохраняются в виде традиции, но более существующей на словах, чем в реальной жизни.

Типовая стадия естественно переходит в конвенциональную фазу развития, возникающую тогда, когда внешние опоры, внешние выразители Духа или Идеала становятся более важными, чем сам идеал; тело или даже мундир становятся более значимыми, чем личность. Таким образом, сложившееся общество поддерживается разными причинами: происхождением человека, экономическими функциями, религиозным ритуалом жертвоприношения, семейными традициями, каждая из которых начинает чрезвычайно преувеличивать свою роль в общем порядке вещей. Вначале происхождение человека не играло большой роли в социальном порядке, ибо ценились больше таланты и способности личности. Но впоследствии, когда социальный тип уже сформировался, происходит его искусственное поддержание с помощью образования и традиции, естественно и самопроизвольно ограниченной наследственной рутиной. Сын брамина должен стать брамином: происхождение и профессия составляли наследственное условие последующей жизнедеятельности в большей степени, чем внутренняя предрасположенность человека к тому или иному образу жизни. Когда подобная косная традиция установилась, тогда эстетический тип стал играть вторые и третьи роли, потеряв всю свою важность и значимость. Прежний базис системы перестал быть незаменимым и в действительности признавался теперь лишь мыслителем и идеальным законодателем, но не самой практикой общества. Однажды перестав быть незаменимым, он с неизбежностью становился необязательным, выполняя в лучшем случае функцию обрамления. В конце концов, даже экономический базис стал распадаться; рождение, семейные привычки и пережитки, новые наслоения бессмысленных или причудливых религиозных символов и ритуалов – все становится карикатурой древнего символизма, цепями, сковывающими систему каст в железный век древнего общества. В период развитой экономики каста жрецов и пандидов маскируется под именем Брамина; каста аристократов и феодальных баронов – под именем Кшатрия; каста ремесленников и торговцев – под именем Вайшьи; каста полуголодных рабочих и крестьян – под именем Шудры. Когда экономический базис рушится, то нечистоты и болезненная дряхлость старой системы налицо. Она становится пустым звуком, шелухой и фальшью, и должна исчезнуть в суровых испытаниях индивидуалистического периода общества, либо неизбежно быть уничтоженной вместе с выродившейся системой, цепляющейся за нее. Этот очевидный факт представляет прошлое и настоящее состояние кастовой системы в Индии.

Тенденции конвенционального периода развития общества должны быть закреплены и формализованы: построена система жестких социальных градаций и иерархий, образование и обучение связано с традиционной и неизменной формой, мысль подчинена непогрешимым авторитетам, наложен окончательный штамп на то, что кажется идеалом. В конвенциональном периоде общества есть свой золотой век, когда Дух и Мысль, хотя и ограничены, но все еще живы, еще целиком не замурованы, не задушены до смерти и не окаменели в результате возрастания жесткости всей системы, в которой они заточены. Этот золотой век часто великолепен и привлекает внимание потомков своим точным порядком, симметрией, утонченностью социальной архитектоники, восхитительной преданностью всех членов общему благородному замыслу. Так, современный писатель, художник или мыслитель порой с восхищением и неким подобострастием оглядывается назад на средневековую Европу. Он забыл, что в те грубые времена за великолепием древних фасадов, за видимостью поэтического, благородного, духовного скрывалось все море безрассудства, невежества и беззакония, жестокости и угнетения, страдания и мятежа, нищеты и убогости. Аналогично и индийские ортодоксальные идеалисты оглядываются назад на древнее регламентированное общество благоговейного послушания мудрецам, игу Шастр, являющемуся Золотым Веком, и даже еще в большей степени Золотым, чем европейский век. Но и здесь кажущееся золото было, главным образом, твердой полированной медью, покрытой тонкой золотой фольгой, то есть сплавом металлов, а не истинной Сатия Югой. Такие конвенциональные периоды развития общества, когда действительно существует подлинная утонченность эстетического вкуса, неиспорченность нравов, способствующая человеческому прогрессу, все же являются Медным Веком, а не Золотым. Это именно та эпоха, когда Истина существует, но не всецело, и люди пытаются либо компенсировать ее неполноту, либо имитировать ее полноту с помощью скудных внешних средств и поверхностной, художественно неразработанной, формы. То же, что мы имеем реально, уже покрывается плесенью и осуждено на гибель в черствой рутине порядков, правил и условностей.

Всегда, когда форма преобладает, то Дух отступает и ослабляется. Он, конечно, пытается вернуться, оживить, видоизменить, даже пробудить форму к выживанию, но мертвящие тенденции времени слишком сильны. Это весьма наглядно проявляется в истории религии: усилия святых и религиозных реформаторов становится все более легковесными, ограниченными и поверхностными по своим результатам, как бы силен не был витальный импульс. Мы видим этот упадок Духа на примере растущей слабости и мрачности Индии за последние тысячелетия. Постоянные усилия наиболее могущественных духовных личностей поддерживали душу народа живой, но были не в состоянии воскресить древнюю свободную силу, истину, энергию перманентного обновления общества, ставшего ныне традиционным и закосневшим. На протяжении одного или двух поколений железная хватка конвенционализма всегда перечеркивала все достижения лидеров, даже уничтожала их имена. Мы наблюдаем аналогичные тенденции в Европе на примере неоднократно повторяющихся моральных трагедий духовенства и католического монашества. В результате наступают времена, когда разрыв между конвенциональной условностью и истиной становится невыносимым и тогда возникает новый тип человека-интеллектуала, великого «пожирателя формул», который с непреклонной твердостью, неудержимостью, спокойной ясностью рассудка начинает отвергать символические типы и конвенциональные условности, наносит удар по монастырским стенам и ищет с помощью своего собственного ума, морального и эстетического чувства истину, которую общество утратило или даже похоронило в своих белых гробницах. Это значит, что наступил век индивидуализма в религии, мышлении, обществе. Начался Век Протестантизма, Век Разума, Век Революции, Прогресса, Свободы. Частичная и внешняя свобода была предана еще предшествовавшим веком конвенционализма и трансформировалась в идею возможного обнаружения Истины во внешнем мире, в тщетную мечту, что совершенное общество может быть достигнуто развитием техники. Но необходим переход в субъективную фазу развития, через которую человечество сможет прийти к открытию своего глубинного «я», к оздоровлению, к новой восходящей и революционной линии движения цивилизации.